Программа
Михаил Стальнухин, №1063
Если бы мне довелось писать блок о молодежной политике для программы какой-либо партии, то… Нет, пожалуй, начну с другого.
Могу авторитетно заявить: цыгане детей не воруют.
Так… как-то не очень понятно получилось… Лучше, пожалуй, начать по-другому: там, где я жил в первой половине 60-ых, цыган было много, и ходили они по свету – вернее, ездили на своих повозках – целыми таборами. Мамы пугали нас тем, что если, мол, будешь себя плохо вести – за тобой придет цыган в красной рубахе и с кольцом в ухе. И украдет. «Будешь тогда знать!» А мы были столь наивны, что не догадывались спросить: чего же вы, мамы, сбегаетесь к телевизору, когда в нем Николай Сличенко с гитарой? Просто чтоб на него посмотреть – и испугаться, так что ли?
Да, мы мамам верили. Хотя бородатые дядьки в шляпах не выглядели настолько чадолюбиво, чтоб прям чужих детей воровать. К тому же мы чисто интуитивно догадывались, что цыгану проще завести еще парочку детишек к тому десятку, что уже носится по табору, чем искать их на стороне. Да и вообще…
Мало кто из моих приятелей, взять хоть Леху с Тарасом, не скрещивал при маминых угрозах за спиной пальцы: «Хоть бы, хоть бы!..» Наши-то отцы летали на бомбардировщиках ТУ-16, промчаться в котором мечтал каждый пацан в городке. Но это была несбыточная мечта. А вот цыганята все поголовно, даже девчонки, катались на лошадях. Никто из них не слышал от своего отца: «Не-не-не, это такая секретная техника, что я даже маму в седло посадить не могу!» Потому что — что может быть секретного в кобыле? Эх!.. Вот почему так: одним всё, а другим – сплошной устав? Ну что у нас за жизнь: Леху мать грозится отдать в музыкалку, на скрипку, Тарас уже ходит на шахматы, а на лошадке нас покатать никому и в голову не приходит. Как-то это несправедливо…
Ах да, надо же обозначить место действия: Зябровка, военный городок неподалеку от Гомеля. И для понимания дальнейшего обязан доложить, что моя мама, как и мамы всех моих друзей, была участницей самодеятельности. А мы бегали в клуб на все репетиции.
Нет, дело было не в любви к искусству, хотя и не без этого. Всё дело было в Кубе: наши мамы пели песню «Куба – любовь моя», которую Иосиф Кобзон всего за пару-тройку лет до того сделал безусловным шлягером (кстати, это он чуть выше). Естественно, офицерские жены маскировались под партизан-барбудос: влезали в гимнастерки старого образца и перепоясывались ремнями; некоторые, Лехина, например, мама, даже цепляли на себя бороды. Но главное – им на время репетиции приносили автоматы. Настоящие! И пока они переодевались, мы, пацаны, щелкали предохранителями и затворами, снимали ствольные коробки и вытаскивали возвратные пружины. В общем, веселились на все деньги.
День, о котором я сейчас расскажу, начался с такой вот партизанской репетиции. Потом все разошлись по домам, где мамы нас покормили и отпустили во двор. И вот уже мы, трое одногодок, связанных, помимо того, что наши отцы летали в одном экипаже, еще проживанием в одной коммунальной квартире офицерского общежития, сидим на краю песочницы, снисходительно поглядывая на младших братьев Тараса. Им было тогда по три с небольшим года, они лепили куличики из песка; малышня неразумная! Мы же были на год с лишним старше, мы уже ничего не лепили, а вспоминали, как в клубе каждый из нас успел примерно сто раз передернуть затвор. В хорошем смысле этого слова. Да, день задался!
Из среднего подъезда вышла Ленка, дочь начштаба, девочка чуть постарше нас. И в нашу жизнь вошла красота!
Не то чтобы она была как-то особенно прелестна или грациозна, эта Ленка… нет, не в этом дело. А в том, что она двумя руками держала перед собой половину разрезанной по горизонтали булки (ту половинку, что с хрустящей верхней корочкой), густо намазанную вареньем.
— Вишневое… – прошептал Тарас. – Клубничное… – оспорил я его представление о прекрасном.
На что только не идут женщины, чтобы вызвать к себе мужской интерес! Ленка подошла к песочнице и под нашими взволнованными взглядами, поелозив попой по доскам, взгромоздилась на скамейку. И открыла ротик, показавшийся мне бездонной пропастью, в которую сейчас ухнет и исчезнет навек полбулки с вареньем. Лёха опомнился первым и немедленно взял быка за рога:
— Дай кусить!
Ленка задумалась на минутку, показавшуюся нам бесконечной. Тарас злобно засопел: все мы терпеть не могли вот эту минуту, что всякий раз отделяет ответ женщины от недвусмысленно сделанного предложения. «Подмети в кухне», — командует, например, мама. Ты ей объясняешь, что уже собрался на рыбалку и негоже заставлять карасей ждать – они не поймают себя сами. И что ты непременно подметешь всю квартиру, но вечером. А мама такая: «Нет, сейчас». Но перед этим непременно помолчит, и в эти секунды ты вдруг поймешь, что это такое — «эффект замедления времени».
— Ну, ладно… Но только разочек!
Конечно! Что мы, не понимаем? Каждый кусит по разочку, чисто символически! Закивали головами все, даже подтянувшиеся к скамейке братья Тараса. Леха осторожно обхватил девичью кисть, чтобы Ленка не вздумала отдернуть руку с булкой, и!..
Ленка, наверное, просто не представляла, до каких фантастических пределов могут растягиваться мужские пасти на что-то вкусненькое. И вот она это узнала: после пятого укуса в ее дрожащих пальчиках остался кусочек размером со спичечный коробок, причем даже без варенья – его слизнул один из братанов Тараса.
Девочка немедленно доказала, что знакома с планированием боевых операций.
— Всем сидеть ровно, — прошипела дочь начальника штаба. – Щас мы с мамой вызовем патруль, и вас всех заберут! На гауптвахту! Потом в тюрьму! Потом… э-э… еще куда-нибудь.
И сквознула в подъезд.
— А ленкина мама здоровское варенье варит, — задумчиво сказал я. – Это им бабушка присылает, — поделился информацией Леха. А Тарас ничего не сказал. Просто достал из кармана и показал нам пенальчик.
Нет, не так: он показал нам ПЕНАЛЬЧИК от автомата Калашникова! Тот, что спрятан в прикладе каждого «калаша», с набором из отвертки, ершика, выколотки и протирки. И мы тут же забыли про Ленку с ее дурацким бутербродом. Героем стал Тарас, стыривший часть боевого оружия. Да он стал бы для нас божеством навроде Зевса, кабы прихватил весь автомат, но на нет и суда нет. Даже кусочек чего-то – это всегда лучше, чем ничего.
В благовейном восторге прошло минут пять. Затем из-за угла бани вырулил «газик» комендатуры и подъехал прямиком к нашему дому. Из машины выскочил солдат, один из тех, с чьими автоматами на груди пели в самодеятельности наши мамы, и со зверским лицом метнулся к нашему подъезду. Увязать выпученные глаза ефрейтора со стыбренным из его автомата пенальчиком мы не успели из-за Ленки, завопившей со своего балкона:
— Ага! Я говорила!.. Щас все на «губу» поедете! На губищу!..
Мы тогда соображали быстро и еще быстрее принимали решения. И когда добрались до зарослей сирени, я сказал, что давно собирался сбежать на Кубу, помогать дяде Фиделю Кастро. Вот, похоже, самый подходящий для этого момент и наступил. Леха сразу сказал, что ему тоже охота попартизанить. Тарас посмотрел на братьев и попросил записать в отряд сразу трех Рубанюков.
— Они же малыши! Куда им в отряд? – возмутился Леха.
— Если их не взять, то через десять минут наша мама будет знать, куда мы делись. И, между прочим, только у нас есть оружие, — парировал Тарас. И показал пенальчик от «калаша». Крыть было нечем. И я повел нашу ватагу на бой с империализмом.
Мое представление о местонахождении Кубы в природе было чисто интуитивным. Где-то там, сказал я друзьям, махнув рукой в сторону старого кладбища. Я, честно говоря, тогда еще не знал даже того, что Земля – круглая. Поэтому просто выбрал направление, противоположное Гомелю: в этом городе столько милиции, подумал я, что нас накроют еще в районе хлебокомбината. Да и Куба точно не в Гомеле, подобный Фиделю тип не остался бы там незамеченным.
Несколько часов после этого мы шли по полям и перелескам, обходя стороной фермы и крохотные деревеньки. Прошли километра два, а то и три. В ближайшем лесу выдернули из трусиков брата Тараса резинку и соорудили две рогатки; больше не получилось, потому что второй брат категорически отказался пожертвовать свои трусы на общественные нужды.
У Лехи оказался в кармане коробок, и, пройдя небольшой лес, мы потренировались в зажигании костра с одной спички. Пока они не кончились. И на заходе солнца мы оказались на краю огромного кукурузного поля. Вправо и влево оно тянулось до горизонта – и мы пошли через поле.
Совсем скоро мы осознали, что тяготы и лишения воинской (партизанской) службы – это не просто слова. Стебли кукурузы были раза в два-три выше нас, и мы не понимали, куда идем. Потные спины, исцарапанные руки и ноги привлекли рой мух. Братьев Тараса вскоре пришлось взять на закорки, и мы по очереди тащили их на себе. Они же ныли – «Ну когда уже Куба?» Жутко хотелось пить. Темнело. А кукурузные кущи все не кончались. Потом на небе появились звезды, а сквозь кукурузные стебли замерцало несколько огней.
Не знаю как, но в полной темноте мы таки вывалили из зарослей прямо к кострам на стоянке цыганского табора. Навстречу нам встал огромный бородатый цыган. И улыбнулся, сверкнув тридцатью двумя золотыми зубами. «Фидель Кастро!» — восторженно пискнул Леха. «А он намного симпатичнее твоей мамы, когда она в бороде», — подметил Тарас.
Нас устроили у костра и долго поили и кормили. Потом подсадили на лошадок – и это единственный раз в моей жизни, когда мне повезло побыть кавалеристом. Братья Тараса уже спали, завернутые в одеяла, когда подъехали два милицейских «газика» и отвезли нас домой, в Зябровку. Так что – цыгане детей не воруют. Они их находят в кукурузе и возвращают родителям.
Я рассказал все это, чтобы напомнить: было время, когда дети жили легко и свободно, без страха. И без страха за детей жили их родители. Без опасений, что их детей будут ущемлять по признаку языка или национальности. Боялись только войны – потому что ее помнили.
Слова «педофил», «секта», «извращенец», «порнография» и прочие такие были лишь словами, за которыми не было содержания. Про реальность наркотиков в окружающем меня мире я узнал лишь в университете, от приехавшей из Кривого Рога девчонки; аббревиатуру ЛГБТ расшифровал бы в то время как Ленинградский Государственный Банный Техникум. Да, это прошлое, куда не вернуться, но взять из него лучшее – почему бы и нет? Поэтому если бы я писал блок о молодежной политике для программы какой-либо партии, то там обязательно было бы такое:
Кто-то немедленно спросит: откуда взять на это деньги? Правильный ответ дает встречный вопрос: то есть на покупку оружия, в результате применения которого массово погибают дети в чужой вам стране — на это вы деньги находите, а на то, чтобы обеспечить детям безопасность и нормальные условия взросления и развития в своей собственной стране – на это денег нет? Похоже, у вас не всё в порядке с головой.
Добавить комментарий