Есть такой жанр в мировой литературе – рождественские истории. Особенно популярен он был в 19 веке. Стереотип такой: девочка-сиротка в дырявых башмачках продает на улице спички, а вокруг метель, сугробы – и бедняжка медленно замерзает. К ней приходят видения, в которых она ведет разговоры с… ну, кто в грезах к ней приходит, с тем и ведет. Типовых концовок у такого рассказа две: или сиротка замерзает в снегу, видя во сне улыбающуюся ей мать-покойницу, или ее узнает бессердечный дядя-богач, в котором вдруг проснется совесть – и он возьмет девочку за озябшую ручку и отведет домой, к рождественской ели и жарко пылающему камину. Лично мне больше нравится второй вариант, счастливый.

Изобрести что-то новое в этом жанре практически нереально. Вот, например, четыре года назад позвонил мне бывший соученик, ныне проживающий в США, и каким-то испуганным голосом, что было слышно аж за восемь тысяч километров, спросил:

— Ну как там у вас?

— Что – как? – не понял я.

— Сильно стреляют? – шепотом уточнил Генка. – По домам с обысками ходят?

Я автоматически посмотрел в окно: там гуляла женщина со спаниелем; еще одна собачка гуляла сама по себе, без дамского общества. Непохоже было, что они собираются кого-то обыскивать. А больше там никто не ходил.

— Нет, не сильно. Слабо — тоже не палят. Так, разноцветные ракеты иногда пускают… Хотя по домам да, ходят. Уж не знаю, с обысками или так, без всякого дела, — ответил я. И спохватился:

— А с чего ты решил, что у нас тут обыски и расстрелы?

В общем, если коротко, то четыре года назад, аккурат под выборы, один дебил, собравшийся в Рийгикогу, объявил, что Россия вот-вот нападет на Эстонию. Уже, практически, напала. Он, мол, лично слышал канонаду. Или это сосед перфоратором хулиганил? В общем, или то, или другое.

Это откровение подхватила международная журналистика – и уже из родных, американских, новостей Генка с ужасом узнал, что… в общем понятно, что. К новости еще какое-то видео с высадкой десантников для наглядности пристегнули, так что Генка поверил, что Нарва оккупирована и страдает.

А кто бы не поверил? Поверило же пол-Америки в 2008 году, что российские войска уже на территории США; они оккупировали штат Джорджия – и его губернатор дожевывает последний галстук. Я всегда говорил, что негоже звать Грузию – Джорджией, из этого при нынешнем уровне образования множество недоразумений произойти может. Но та история, по крайней мере, кончилась счастливо. Образно говоря, четыре года назад мы с Геннадием смогли выбраться из сугроба и оттаять.

Но давеча Генка позвонил опять. И спросил:

— Что, так все плохо?

Наученный опытом, я сразу спросил:

— Опять новостей насмотрелся?

— Ну да… Но это же ваши новости, эстонские. От государственного канала, кстати.

Генка и источник назвал – ERR. Мне сразу стало интересно. Учитывая, как деформируют действительность государственные СМИ, создавая иллюзию успешности нашей страны, любой озадачится вопросом, какие их сюжеты могли вызвать у иностранца стойкое ощущение катастрофы. И Гена тут же просветил меня: оказывается, «В Таллиннском зоопарке умерли все трое новорожденных белых медвежат». Именно так называлась первая новость, на которую он наткнулся. Я удивился:

— И что?

В зоопарке же постоянно кто-то умирает. Тут закономерность такая: там, где много кого-то живет, нет-нет кто-нибудь из них да и помрет. Как говаривал Карлсон, дело-то житейское.

Тогда бывший соученик вывалил на меня ворох новостей. Оказалось, что (в кавычках – названия новостей; прочитав сюжет про трех медвежат, он пошел дальше по ссылкам – и вот что из этого получилось): «В Таллиннском зоопарке умер лев», «В Таллиннском зоопарке умер амурский леопард Фредди», «В Таллиннском зоопарке умерла тигрица Пийга».

— Что, и Пийга померла? – ахнул я. – Свят-свят-свят!

Генка воодушевился:

— А еще «В Таллиннском зоопарке умер проглотивший монету абиссинский рогатый ворон». И: «В зоопарке Таллинна умер китайский мунтжак».

— Тоже, наверное, денег накушался… А мунтжак — это кто, кстати?

— Мелкий китайский олень, — пояснил Геннадий. – Размером со среднюю тыкву. Такой много не съест. Но он хоть не последний был.

— А что, кто-то был последний? — уточнил я.

— «В Таллиннском зоопарке умер последний гривистый волк», — мрачно просветил меня Генка. И с неизбывной грустью добавил, что лично ему больше всего жаль Хольгера, который, единственный из всех, не умер, а скончался: «В Таллиннском зоопарке скончался бегемот Хольгер».

— Ничего себе!.. – присвистнул я. И Гена продолжил в том смысле, что более всего смущает его мор, напавший на белых медведей. Даже когда их из Таллинна вывозят, вот хоть в Австрию («В венском зоопарке умерла прибывшая из Таллинна белая медведица Нора») — мрут как мухи. – Не знаешь, как там дела у бурых медведей, гризли и барибалов?

Я доложил, что был в зоопарке с внуками раз шесть в этом году, но топтыгиных видел только белых. Ё-моё! А ведь действительно…

Генка потрясенно помолчал, затем перечислил названия еще двух медвежьих новостей: «Детеныш белых медведей из Таллиннского зоопарка умер спустя несколько дней после рождения» и «В Таллиннском зоопарке умер медвежий макак Гриша».

— Макак? – удивился я.

— Ну так медвежий же, — пояснил Генка. – Хотя я даже представлять не хочу, через что он медвежий.

Я вернулся в начало разговора:

— И поэтому ты считаешь, что в Эстонии все ужасно?

Генка, бывший одессит, ответил вопросом на вопрос:

— А что, нет?

И вот теперь я не знаю, считать эту рождественскую историю историей с плохим или с хорошим концом. Хотя она, впрочем, еще не закончилась.

Поживем – увидим.